Тайны Удольфского замка. Том 2 - Страница 48

Эмилия старалась успокоиться, однако колебалась исполнить его просьбу. Наконец, приказав Людовико ждать на лестнице, а горничную удержав при себе, она сказала незнакомцу, что ее служанка плохо понимает по-итальянски, и просила передать ей, что он желает, на итальянском языке.

Удалившись вместе с нею в дальний конец коридора, он начал, с глубоким вздохом.

— Вы для меня не чужая, сударыня, хотя я не имею счастья быть вам известным. Имя мое Дюпон; я родом из Франции, из Гаскони, вашей родной провинции. Я долго восхищался вами и, — что таить правду? — я давно люблю вас. — Он сделал передышку, но тотчас же продолжал. — Моя фамилия, вероятно, знакома вам — мы жили в нескольких милях от вашей «Долины», и я иногда имел счастье встречать вас во время ваших прогулок по соседству. Не стану смущать вас, повторяя, как сильно вы заинтересовали меня; как любил я бродить по тем местам, где вы бывали; как часто я посещал вашу любимую рыбачью хижину и скорбел о судьбе, запрещавшей мне тогда же раскрыть вам свою страсть. Не стану объяснять, каким образом я поддался искушению и завладел сокровищем, для меня неоцененным; это сокровище я доверил посланному вами человеку и, признаюсь, при этом меня одушевляли надежды, оказавшиеся несбыточными. Я не стану распространяться об этих вещах, зная, что этим ничего не достигну. Позвольте мне только попросить у вас прощения и умолять, чтобы вы возвратили мне портрет, с которым я так неосторожно расстался. Со свойственным вам великодушием вы извините мне мое воровство и вернете мне мое сокровище. Мое преступление само несло в себе наказание: похищенный портрет только разжигал мою страсть, и она сделалась мучением моей жизни.

На этих словах Эмилия прервала его:

— Мне кажется, сударь, если вы человек справедливый, то сами можете решить, следует ли мне возвращать портрет после того, как вы узнали о моих чувствах к мосье Валанкуру. Вы, конечно, сознаетесь, что такой поступок будет невеликодушным, и позвольте мне добавить, что это было бы несправедливостью по отношению ко мне самой. Я очень польщена вашим добрым мнением обо мне, но… — она запнулась, — но сегодняшнее недоразумение избавляет меня от необходимости сказать более.

— Это так, сударыня, увы! это истинная правда! — согласился француз и после продолжительной паузы заговорил опять. — Но позвольте мне по, крайней мере, доказать вам мое бескорыстие, если не любовь, и примите мои услуги. Но, увы! какие услуги могу я предложить? Сам я пленный и такой же страдалец, как и вы. Как ни дорога мне свобода, но я готов пожертвовать ею, лишь бы освободить вас из этого гнезда порока. Примите услуги друга — не откажите мне в счастье попытаться, наконец, заслужить вашу благодарность.

— Вы уже и теперь достойны ее, сударь, — отвечала Эмилия, — одно ваше желание заслуживает моей горячей благодарности. Но позвольте мне напомнить вам об опасности, какой вы подвергаетесь, затягивая наше свидание. Для меня будет большим утешением знать — независимо от того, удастся ли ваша дружеская попытка освободить меня, — что есть поблизости

соотечественник, с таким великодушием готовый охранять меня.

Дюпон взял ее руку, которую она слабо пыталась отдернуть, и почтительно поднес ее к губам.

— Позвольте мне выразить вам усердное пожелание счастья и еще раз повторить вам уверение в моей привязанности, которую я никак не могу победить…

В то время как он произносил эти слова, Эмилия услыхала шум из своей комнаты и, обернувшись, увидала дверь на потайную лестницу отворенной и какого-то человека, ворвавшегося в ее спальню.

— А вот я научу тебя победить ее!.. — крикнул этот человек, бросившись в коридор и выхватив стилет, который направил в безоружного Дюпона; но тот увернулся от удара, отшатнувшись назад, затем в свою очередь кинулся на Верецци и вырвал у него стилет.

Пока они боролись, тесно обхватив друг друга, Эмилия с Аннетой побежали дальше по коридору, зовя Людовико, но тот ушел с лестницы и, в то время, как Эмилия бежала вперед в ужасе и не зная, что ей делать, отдаленный шум, как будто исходивший из главных сеней, напомнил ей об опасности, какой она подвергалась; послав Аннету отыскивать Людовико, сама она вернулась на то место, где Дюпон и Верецци продолжали состязаться. Ее собственная судьба зависела от победы Дюпона, поведение которого вообще располагало ее в его пользу, даже если бы она не страшилась и не презирала Верецци. Она в изнеможении упала на стул и умоляла их перестать драться, но вот, наконец, Дюпон повалил Верецци на пол, и тот лежал, ошеломленный силой падения, тогда она стала просить Дюпона бежать из ее комнаты, прежде чем появится Монтони со своими приспешниками. Пока Эмилия, которая теперь трепетала за него еще более, чем за самое себя, настойчиво гнала его, они услыхали шаги, подымающиеся по винтовой лестнице.

— О, вы погибли! — воскликнула она, — наверное, это идут люди Монтони.

Дюпон ничего не отвечал, но поддержал ослабевшую Эмилию и с энергичным, разгоряченным лицом стал ждать появления неприятеля.

В эту минуту на площадке потайной лестницы показался Людовико — один. Торопливо окинув взглядом комнату, он проговорил:

— Идитеза мной, если вам жизнь дорога; нельзя терять ни минуты.

Эмилия спросила, что случилось и куда они идут.

— Ничего не могу сказать теперь, синьора, — бежим! бежим!

Эмилия бросилась за ним вместе с Дюпоном вниз по лестнице и по сводчатому ходу, как вдруг вспомнила Аннету и спросила про нее.

— Она ожидает нас подальше, синьора, отвечал Людовико, едва переводя дух от поспешности, — сию минуту ворота стоят отпертые для отряда, вернувшегося с экспедиции в горах; боюсь, их успеют запереть прежде, чем мы до них доберемся! Пожалуйте в эту дверь, синьора, — прибавил он, опуская фонарь, — осторожнее, здесь две ступеньки.