Тайны Удольфского замка. Том 2 - Страница 45

— Мосье Валанкур, мосье Валанкур!

Как ни старалась Эмилия остановить ее, но она кричала все громче и громче; лютня и голос вдруг умолкли.

Эмилия прислушивалась некоторое время в состоянии невыносимой неизвестности, но ответа не последовало.

— Ничего не значит, барышня, — решила Аннета, — наверное, это шевалье, и я хочу поговорить с ним.

— Нет, Аннета, я думаю обратиться к нему сама, — отвечала Эмилия; — если это Валанкур, то он узнает мой голос и ответит. — Кто это там поет в такой поздний час? — произнесла она громко.

Настало продолжительное молчание. Повторив вопрос, она различила какие-то слабые, членораздельные звуки, тотчас же потонувшие в завываниях ветра, но звуки были так отдаленны и так быстро пронеслись мимо, что она едва могла их заметить, а тем более разобрать слова или узнать голос. После долгой паузы Эмилия позвала еще раз; и опять раздался голос, но столь же слабо, как и раньше. Девушки убедились, что нечто другое, кроме силы и направления ветра, заглушает слова: глубокие впадины окон препятствовали членораздельным звукам вырываться наружу и быть понятыми, хотя обыкновенные звуки доносились легко. Эмилия, однако, склонна была думать, что незнакомец не кто иной, как Валанкур. Раз он очевидно узнал ее голос и даже ответил ей, она отдалась безмолвной радости. Но Аннета, однако, не была безмолвна. Она опять принялась звать, но не получала ответа; Эмилия, боясь, что дальнейшие попытки, крайне опасные, привлекут внимание стражи, и притом все-таки не разрешат их сомнений, заставила Аннету прекратить свои крики на сегодня и решила сама завтра поутру расспросить Людовико еще настоятельнее прежнего. Теперь она имела возможность заявить положительно, что незнакомец, слышанный ею раньше, все еще находится здесь, и направить Людовико в ту часть замка, где он был заключен.

Эмилия вместе с Аннетой посидели еще немного у окна, но все было тихо; больше не раздавалось ни лютни, ни пения. Эмилия была теперь также подавлена неистовой радостью, как раньше сознанием своих несчастий. Торопливыми шагами она ходила взад и вперед по комнате, то произнося вполголоса имя Валанкура, то вдруг останавливаясь, то бросаясь к окну, откуда, впрочем, не доносилось никакого звука, кроме величавого шума леса. Порою нетерпеливое желание поскорее переговорить с Людовико побуждало ее послать Аннету за ним сейчас же. Но сознание неприличия такого поступка ночью сейчас же остановило ее. Между тем Аннета, мучимая нетерпением не менее своей госпожи, тоже часто подходила к окну послушать и возвращалась разочарованная. Наконец она заговорила о синьоре Верецци и о своем опасении, чтобы он не ворвался сюда в дверь, выходящую на потайную лестницу.

— Однако ночь уже почти миновала, — прибавила она, спохватившись, — вот и рассвет забрезжил над горами.

До этой минуты Эмилия совсем забыла, что есть на свете какой-то Верецци, позабыла и об угрожавшей ей опасности; но одно упоминание его имени снова возбудило в ней тревогу: она вспомнила про старый сундук, который намеревалась приставить к двери; с помощью Аннеты она хотела сдвинуть его, но он оказался до такой степени тяжелым, что обе вместе не могли совладать с ним.

— И чем набит этот сундук, что он такой грузный? — говорила Аннета.

Эмилия сказала, что он с самого начала стоял в ее комнате, но она никогда не старалась узнать, что в нем такое.

— Ну, а я так намерена это исследовать, барышня, — объявила Аннета и попробовала поднять крышку; но она держалась на замке, к которому ключа не нашлось и который, вдобавок, был особенного устройства, с пружиной. Между тем в окна уже заглядывала утренняя заря, а буря сменилась полной тишиной.

Эмилия выглянула из окна на темный лес и окутанные полумраком горы, едва видные глазу, и перед нею развернулась картина природы, погруженной в глубокий покой после бури: леса стояли не шевелясь, и даже облака с трепещущим на них отблеском зари едва двигались по небу. Одинокий солдат мерно шагал по террасе; двое-трое других, подальше, заснули на стенах, утомленные ночным караулом. Подышав немного чистым утренним воздухом, напоенным благоуханием растительности, омытой дождем, и прислушавшись еще, не слышно ли звуков музыки, Эмилия захлопнула окно и удалилась на отдых.

ГЛАВА XXXIV

Так в Лапландии суровой, на угрюмой, хладной почве,
Полгода скованной глубокими снегами,
В ту пору, когда солнце шлет другим странам весну и лето
И в северных пещерах держит бурю в заточении,
С безмолвных гор с гремучим ревом
Бегут потоки; внезапно вырастают зеленые холмы.
Прекрасной листвой одеваются деревья, и утесы —
пышными цветами,
Прозрачные ручьи журчат по зелени лугов
И удивление, радость и любовь объяли сердце селянина.
Беати

Прошло несколько дней в томительной неизвестности, — Людовико успел узнать от солдат только одно, что в комнатах, указанных Эмилией, действительно содержится пленник, и что он француз, захваченный ими в стычке с отрядом его соотечественников. За это время Эмилия избегала преследований Бертолини и Верецци, почти не выходя из своей комнаты; только иногда по вечерам она решалась пройтись по смежному коридору. Монтони, по-видимому, свято соблюдал свое последнее обещание, хотя нарушил первое; по крайней мере, свое теперешнее спокойствие Эмилия приписывала исключительно его покровительству. В одном она была теперь твердо уверена: в нежелании своем уезжать из замка, пока не узнает чего-нибудь достоверного о Валанкуре; этих сведений она ждала с напряженным нетерпением и, собственно говоря, без всякого ущерба для себя, так как до сих пор не представлялось никакой возможности к бегству.