Тайны Удольфского замка. Том 2 - Страница 123


К оглавлению

123

— И ведь оба вы так сродни между собой и по вкусам и по характерам, и если бы вы поженились, то из вас вышла бы самая счастливая парочка во всем крае… Ну, и что же мешает вам пожениться? Господи! Как это люди портят себе счастье, а потом плачутся, точно не сами во всем виноваты! Ученость, слова нет, великое дело, но куда она годится, если не может научить людей разуму! Нет уж, в таком случае можно и без учености обойтись!

Старость и долгая служба давали Терезе право высказывать свои мысли; но в данном случае Эмилия старалась остановить ее словоохотливость; она чувствовала справедливость ее замечаний, однако ей не хотелось объяснять причину, почему она переменилась к Валанкуру. Она только сказала Терезе, что ей неприятно возвращаться к этому предмету, что она имеет свои причины так поступать, но не желает их объяснить, что перстень непременно надо вернуть, что приличия не позволяют ей принять его. В то же время она запретила Терезе на будущее время передавать ей какие — либо поручения от Валанкура, если она дорожит ее спокойствием.

Тереза разогорчилась и опять пыталась, хотя уже слабо, вступиться за Валанкура; но лицо Эмилии выражало такую непривычную суровость, что старуха принуждена была отказаться от своих стараний и ушла, опечаленная и удивленная.

Чтобы развлечься до некоторой степени и отогнать печальные воспоминания, осаждавшие ее душу, Эмилия занялась приготовлениями к предстоящему путешествию в Лангедок; и пока Аннета, помогавшая ей, радостно болтала о благополучном возвращении Людовико, Эмилия обдумывала, как бы лучше устроить счастье молодой четы. Она решила, что если привязанность Людовико не изменится, как и привязанность к нему честной, простодушной Аннеты, то она даст своей камеристке приданое и поселит ее с мужем где-нибудь в одном из своих имений.

Эти соображения привели ей на память отцовское родовое поместье, когда-то, вследствие изменившихся обстоятельств, перешедшее в руки г.Кенеля; у нее часто являлось желание вернуть это поместье, так как сам Сент Обер бывало печалился, что коренные владения его предков, где он сам родился и провел свои юношеские годы, перешли другой семье. К тулузскому поместью она не чувствовала особенного влечения и желала бы избавиться от него, с тем, чтобы выкупить отцовское родовое угодье, если бы только г.Кенеля удалось уговорить расстаться с ним; а это казалось возможным, если принять во внимание, что он всегда мечтал основаться в Италии.

ГЛАВА LIII

Сладостно дыханье весенней бризы

И сладок мед, который пчелка собирает, —

И сладки тающие звуки музыки, но слаще

Во сто крат скромный голос благодарности.

Грэй

На другой день приезд подруги развлек Эмилию, начинавшую уже не на шутку падать духом, и дом в «Долине», опять ожил, огласившись светскими разговорами и увидав в своих стенах изящное общество. Нездоровье и испытанный испуг отчасти лишили Бланш прежней резвости, но добродушие ее и ласковость остались неизменными; она немного побледнела после пережитых ужасов, однако была не менее очаровательна. После несчастного приключения в Пиренеях граф жаждал поскорее вернуться домой и, прогости с неделю в «Долине» собрался в Лангедок вместе с Эмилией, которая поручила надзор за своим домом старой Терезе. Впрочем накануне отъезда Эмилии старая служанка опять приносила ей кольцо Валанкура и со слезами умоляла свою барышню взять подарок, так как Валанкур точно в воду канул: она не видала его и ничего не слыхала о нем с того самого вечера, как он принес ей это кольцо. При этих словах на лице ее отразилась тревога, которой она не смела высказать. Но Эмилия, стараясь отогнать свое собственное беспокойство, думала, что он, вероятно, уехал в имение брата; она опять наотрез отказалась принять кольцо и велела Терезе сохранить его у себя до следующего свидания с Валанкуром; старуха, скрепя сердце, обещала.

На другой день граф де Вильфор с Эмилией и Бланш выехали из «Долины» и в тот же вечер прибыли в замок Ле-Блан, где их встретили с радостью и поздравлениями графиня, Анри и мосье Дюпон; присутствие последнего было сюрпризом для Эмилии и она с беспокойством заметила, что граф по-прежнему поощряет ухаживание своего друга; на лице Дюпона можно было ясно прочесть, что его увлечение нисколько не ослабело под влиянием разлуки. Эмилия очень смутилась, когда во второй же вечер после их приезда граф отозвал ее от Бланш, с которой она гуляла, и возобновил разговор о надеждах Дюпона. Кротость, с какой Эмилия выслушивала его речи, ввела его в заблуждение насчет ее чувств; он вообразил себе, что ее привязнность к Валанкуру уже окончательно побеждена и что она готова отнестись благосклонно к сватовству мосье Дюпона. И когда она вслед затем стала убеждать его, что он ошибается, то граф, побуждаемый горячим желанием устроить счастье двух лиц, которых он так искренно уважал, пытался деликатно пожурить ее за то, что она настаивает на своем неудачном увлечении и отравляет себе лучшие годы жизни.

Заметив, что она молчит я что на лице ее написана глубокая скорбь, граф, наконец, проговорил:

— Пока я больше ничего не скажу, но продолжаю верить, милая мадемуазель Сент Обер, что вы в конце концов не отвергнете человека, столь достойного уважения, как шевалье Дюпон.

Он избавил ее от труда отвечать ему, тотчас же удалившись; а Эмилия продолжала гулять, в душе несколько досадуя на графа за то, что он так упорно отстаивает искательство, которое она решительно отвергла. Погруженная в печальные думы, пробужденная этим разговором, она незаметно подошла к опушке леса, окружавшего монастырь св.Клары, и вдруг заметив, как далеко зашла, решила продолжить свою прогулку еще немного дальше и зайти з монастырь проведать аббатису и некоторых из своих подруг-монахинь.

123